Последние новости:
Накрапывал мелкий, нудный осенний дождь… По пути на работу решила выбросить мусор. Еще издали заметила двоих мужчин, которые быстрыми, привычными движениями орудовали в мусорных баках. «Вот бы работали с таким рвением!» — мелькнула мысль. Впрочем, это же бомжи… Почему люди становятся бомжами? Ведь когда- то матери наверняка пели им нежные колыбельные песни и заботливо укрывали сползшим одеялом. Как и все малыши, они ходили в детский сад, водили хороводы у елки, потом пошли в школу… Как же они очутились в той ситуации безысходности, тупика, о которой Мармеладов Достоевского с горечью говорил: «…когда некуда больше идти»? Что они чувствуют, опустившись на самое дно? Как выживают в лютые сибирские морозы? Какой смысл представляет для них жизнь? Опасны ли эти люди для общества и стоит ли их жалеть? Мне вдруг захотелось найти ответ на все эти вопросы. Для этого пришлось с обитателями «дна» познакомиться поближе.
С детства жизнь наперекосяк
Вован и Колян (за достоверность имен не ручаюсь) оказались закадычными друзьями. Считают себя «крутыми» бомжами, так как торгуют на рынке старыми вещами, которые люди выбрасывают или другие бомжи им приносят. Может, и ворованные, они не спрашивают.
Живут в подвале, приходят туда, когда основательно стемнеет, а уходят, когда жильцы еще не проснулись, боятся, что, если заметят, выгонят.
— Пьете, наверное, деретесь, вон синяк во всю щеку.
— Бывает, выпиваем, но живем дружно, нам так легче выжить, — не задумываясь, ответил словоохотливый Вован. — А это Кольку малолетки приложили, он у них банку из-под пива попросил. В парке пили, когда Киркоров выступал.
— А в баках что ищете?
— Банки, бутылки, вчера радиоприемник нашли, работает! Вот котлеты кто-то выбросил, я понюхал — не пропащие, посмотрите, — сказал Вован и протянул вперед руку, я невольно резко откачнулась назад.
Он смутился и быстро сунул находку в видавший виды замусоленный пакет.
— У вас, что же, ни дома, ни родных нет?
— Я когда из тюрьмы вернулся, мамка уже умерла, а жена как-то дом сумела продать и в Германию с дочкой укатила. Ночевал на вокзале, там и Коляна встретил, он во Фрунзе жил, местные его там, говорит, допекли.
— Пошли, хватит болтать, промокнем, — буркнул его дружок и решительно зашагал прочь. Вован засеменил следом, на ходу поднимая воротник болоньевой куртки.
Грустно мне стало, глядя на этих бомжей: молодые еще мужчины, могли бы и по-другому жизнь свою выстроить, даже если и сбились когда-то с истинного пути. Но, видать, крепко затягивает бомжатский мир и выбраться из него совсем не просто. А возможно, они даже бывают счастливы… На этот вывод меня натолкнула еще одна встреча.
«Я счастлив по-своему, поверьте…»
По-моему, все бомжи чем-то похожи друг на друга. А вот становятся ими по-разному: волею обстоятельств, волею случая, злой волею, из-за отсутствия воли и даже по доброй воле.
Макарыч говорит, что у него два жилища. Летом обитает в заброшенном доме по улице Шмита, где даже несколько грядок обихаживает, а зимой перебирается в садовое товарищество. Там у его знакомых добротный дом с печкой. Живет и вместе с собакой сторожит хозяйское имущество.
— Семь лет так кочую, — рассказывает Макарыч. — Сыновей вырастил, выучил, и так мне свободы захотелось!Выписался из квартиры, все жене оставил и, как Лев Толстой, с одной котомкой пошел куда глаза глядят. Сначала под Красноярском обитал, недалеко от дома, но родные находили, начинали стыдить, просили одуматься… Вот сюда приехал, случайно с хорошими людьми познакомился, теперь живу у них с октября по май. Летом — снова в свободном плавании, как говорится.
— Как же можно обходишься без всего, к чему привык? Без горячего обеда, телевизора, мягкой постели, ванны, вообще без вещей?
— Все, что мне надо, у меня есть, — ответил Макарыч.
А я наблюдала, как он созерцает жизнь. Он открыто улыбается, глядя на пробегающую мимо собаку, надоедливую муху, кружившую над ним, и с удовольствием подставляет щетинистые щеки под уже тянувший холодом осенний ветерок. Он никуда не торопится и никого не ждет. Никому и ничего не должен. И ему никто ничего не должен. Он не зависит от зыбкой морали и посторонних мнений.
— Самый бедный человек — не тот, у кого нет ни дома, ни семьи, ни гроша в кармане, а тот, у кого нет мечты, говаривал Сократ, — сразил меня напоследок мой новый знакомый. — А мечта у меня была, я ее осуществил. Я счастлив по-своему, поверьте… И прощайте, — взмахнул он рукой. — Вам некогда, да и мне пора за грибами, вечером на костре хочу похлебку сварить. Вот такая мечта на сегодня.
Я долго смотрела вслед его поджарой фигуре. Со смешанным, признаюсь, чувством, немного даже завидуя его свободе, к которой сознательно или инстинктивно стремятся многие из нас, но не всякий готов принять ее, чтобы вот так решительно изменить свою жизнь.
Хотя в наше время слово «бомж» уже переросло в субкультуру, так как довольно много людей осознанно покидают свои дома и начинают вести бродячий образ жизни. Появились у нас даже туристические фирмы, предоставляющие услугу «бомж тур». И спрос есть! Оказывается, довольно много людей хотят почувствовать себя в роли беспризорника. Ну а экстрим, как вы понимаете гарантирован.
На обочине
Считается, что в каждой избушке свои погремушки, но все-таки есть судьбы легкие. Век проживет иной, ни разу не охнув. Есть судьбы трудные, когда, как говорят в народе, на бедного Ивана все шишки валятся. Валентина как раз из такой породы. Выросла с матерью, пьяницей и тираном.В их плохо натопленной избенке всегда гуляли разные мужики. Когда Валентине было 15 лет, один из мамкиных собутыльников ее и присмотрел.
Через девять месяцев родился Сашка. Потом она родила инвалидку Галю, Семена и Генку. Сама Валентина не пила, все старалась в люди выйти и детей вывести, но в той обстановке, где они жили и росли, это оказалось невозможным.
Сашка загремел по малолетке, Галина дожила только до девяти лет. Семен после восьми классов рванул куда-то в теплые края, да так и сгинул. Ни одной весточки не прислал. Пять лет назад Валентина женила Генку, почти следом мать схоронила и осталась одна в полуразвалившейся избушке.
Как зимовать в ней, не знала, и вдруг — радость! Дом попал под снос, и ее переселили в однокомнатную благоустроенную квартиру! Хоть на старости лет поживу, радовалась она. И три года, как могла, обустраивала свое гнездышко, с удовольствием купала в ванной двоих внуков, появившихся у Генки один за другим…
Гром грянул, откуда и не думала.
— Мам, у меня долги в трех банках, грозятся дом отобрать. Давай твою квартиру продадим, долги погасим, дом отремонтируем, я тебе там комнатку пристрою, — предложил сынок.
— Нет, что ты, — замахала она руками. — Вы же детские получили, с них долги и отдайте. А ты вообще зачем брал, на что рассчитывал?
— Да потратили все давно, детей одели, компьютер купили, окна поменяли, да так незаметно ушли куда-то.
Поссорились они тогда крепко. А потом сноха позвонила, сказала, что Генка чуть себя не порешил, и она сдалась. Квартиру продала недорого, за 650 тысяч, зато быстро. Пятьдесят тысяч себе на похороны положила, остальные отдала. В семье сына Валентина только зиму и прожила, никто ей там радне был, и она ушла. В никуда, смиренно приняв те обстоятельства, в которых оказалась.
Ночевать в подвалах побаивается, поэтому устраивается в еще не закрытых подъездах, а трапеза ее целиком и полностью зависит от того, что люди вынесут на мусорку. И очень благодарна тем, кто еду и одежду не выбрасывает в общую кучу, а кладет рядом, в отдельном пакете.
Проблема родителей и детей будет, наверное, существовать всегда, но не дай Бог, чтобы она доходила до такой стадии.
Генералы мусорных карьеров
За те несколько дней, которые я посвятила знакомству с людьми, обитающими у мусорных баков, мне встретились самые разные личности. Это и бомжи с солидным «профессиональным» стажем, не сумевшие побороть свои слабости и опустившиеся на такое дно, с которого уже не поднимаются. И те, кто психологически не смог выдержать какого-то жизненного удара.
Несколько встреченных и опрошенных «бутылочников» и вовсе не были бомжами. Бутылки — их приработок к пенсии или к пособию по безработице. Один пожилой мужчина признался, что заглядывает в мусорные мешки, чтобы набрать что-нибудь съестное для своих собак, пенсии-то им самим с бабкой едва хватает.
Но если у нас сегодня столько людей и животных кормится из мусорных бачков, то сколько же обитателей на городской свалке, если ежедневно здесь разрешается от бремени до 90 мусоровозов?!
Едва очередная машина опустошила свое нутро, кучу пищевых отходов и разнообразного мусора тут же облепили, как саранча, бомжи. В отличие от устоявшегося представления об этих несчастных изгоях, они искали в куче не продукты, а стеклянные бутылки, алюминиевые банки из-под пива и других напитков, макулатуру и металлолом. Впрочем, провизию работающие на свалке бомжи, которые называли себя «старателями», тоже не пропускали.
Но еда в данном случае не была главной целью отверженных. Ее больше, чем нужно — достаточно было посмотреть на стоящий недалеко от дороги стол, сбитый из неструганых досок. На нем — арбуз, нарезанное большими кусками сало, открытая банка с рыбными консервами и даже румяные пирожки. А над всей этой снедью возвышались бутылки с водкой и пивом. Естественно, настроение у обитателей свалки уже с утра было приподнятое.
Сразу обратил на себя внимание высокий мужчина, сидевший у стола в больших резиновых сапогах на босу ногу. Лехе 42 года, полжизни он провел в тюрьме, теперь вот здесь обитает. Говорит, что жена спилась, дочь — в детдоме. Новую жизнь начать пробовал, даже работал немного у «сладкого деда», но работать, как он говорит, за копейки не захотел. Хотя, если вдуматься, то на свалке за те же копейки тоже надо попотеть.
Чтобы, например, набрать килограмм пивных банок, надо собрать 360 штук! А чтобы разбогатеть на сто рублей, необходимо сдать 35 килограммов железа. Но на работу надо ходить в определенное время и трезвым, а здесь…
Вместо завтрака — пара глотков спирта, и хорошо. Потом еще и еще. Спиртное давно уже является для Лехи благом куда как более необходимым, чем еда, которой здесь, поверьте, в избытке. Вы бы видели, какие сытые собаки бродят по этим кучам мусора, и какие жирные черные птицы постоянно кружатся над черным дымом. На свалке постоянно что-то горит, но к этому здешнее общество давно привыкло.
— Как думаешь, что с тобой дальше будет? — спрашиваю у Лехи. — Надеешься на что-нибудь?
— А что будет? До утра бы дожить, и то хорошо. Мне немного осталось, я же понимаю. Жил как собака, так и сдохну под кустом.
Больно, обидно, даже немного жаль бедолагу, но сказать ему было нечего. Все время, пока мы разговаривали, рядом то и дело сновал невысокий, крепкий мужичок, который, как муравей, тащил и тащил то трубы, то рельсы, то старые кастрюли, то картонные коробки, и складывал все в отдельные кучи.
— Это Володя, — пояснил смотритель спецавтохозяйства Геннадий Викторович Тарасов, который следит за порядком на этой территории. — У него мать есть, в трехкомнатной квартире живет, а он уже много лет здесь. Но настоящий старожил свалки — вон та женщина, Светка. Сначала они вместе с мужем промышляли, но он умер, теперь вот одна.
Перед Светкой, женщиной средних лет, несколько пакетов, в которые она отдельно складывает морковь, картофель, какие-то объедки. Заплетающимся языком объясняет, что скоро приедут люди, которые держат скот, и заберут все эти отходы. В награду, может, и подкинут какую денежку, но чаще привозят бутылку самогона или бурды. А ведь было время, когда она работала в котельной на шахте «Судженская», имела свой дом. Потом шахту закрыли, дом оказался на отработанной территории, но какие-то молодчики, по ее словам, напоили, взяли у нее документы, обещали помочь с оформлением нового жилья, да и пропали. Что делать, она не знала… От безнадежности наступило полное равнодушие ко всему на свете.
На мой вопрос, где будет зимовать, ответила, что у друзей дом на втором отводе, приютят.
Не судите и не судимы будете
Люди оказываются на улице по разным причинам. Можно ли им как-то помочь? Вряд ли. И в первую очередь потому, что они сами не ждут и не хотят помощи. Таким уже ничего не надо, у них просто нет желания что-либо менять в своей жизни. Поэтому чье-либо участие в их судьбе, скорее всего, разобьется о стену непонимания или даже агрессии.
Это последний, самый нижний этаж! Дно!
Конечно, такие не могут вызвать положительных эмоций, даже сострадание смешано с большой долей брезгливости. Но они — часть нашего общества, и никто из нас не застрахован от попадания в эту категорию. От тюрьмы да от сумы, как говорится…
— Знаешь, я, конечно, к ним плохо отношусь, — сказала мне одна знакомая. — Но если, например, выбрасываю кастрюлю каши, то не вываливаю ее в мусорный ящик, а кладу рядом — ведь они потом заберут. Кроме простого человеческого участия, мы ничего бомжам предложить не можем. У нас нет ночлежек и бесплатных обедов, как в больших городах, так почему хотя бы так не облегчить им жизнь? Посмотри, почти у каждого дома жители подкармливают голубей, кошек и собак, а это все-таки люди.
Конечно, люди, да с такой изломанной судьбой! Перед глазами до сих пор мелькают некогда яркие, цветные, а сейчас блеклые, искореженные зонты, которые ветер, как перекати-поле, носит по серому пепелищу свалки, словно символ неприкаянной судьбинушки этих несчастных.
РS: С чего вдруг мы затронули столь «грязную» тему? Скорее всего, не вдруг, а потому, что эта проблема существует, касаясь, так или иначе, нас всех. Другое дело, что сегодня мы мало что можем сделать для ее решения. Хотя, согласно президентской программе, в нашем городе организован центр социальной адаптации (в одном из зданий бывшего ПУ №64). Здесь уже отремонтированы крыша и канализация, подведено отопление. Но из-за недостатка финансирования работы идут очень медленно, и пока центр, сожалению, не работает. И все же надеемся, что скоро он откроет двери для своих подопечных. У них будет право проживать здесь в течение шести месяцев, а за это время сотрудники центра помогут им найти родственников, восстановить документы, устроиться на работу, оформить пенсию или инвалидность. …Наверное, должны пройти многие годы, чтобы изменилось людское сознание, изменилось само общество. Но простое человеческое участие ценилось и будет цениться во все времена.
Да, тяжела жизнь, конечно, но подавляющее большинство бомжей сами виноваты в том, что оказались на улице. Да и привыкли они к такой жизни уже