Вот наступит будущее...

В 30-е годы индустриализация широким шагом вошла в жизнь населения Анжеро-Судженска. Запасы угля рядом с Транссибирской магистралью были бесценным подарком для экономики Сибири. Множество газетных публикаций посвящено ударникам, стахановцам, многостаночникам, почетным шахтерам, украшено их портретами. Но почти все они, прославляя трудовые успехи горняков, плавно обходят бытовую сторону жизни упомянутых героев и всего населения рудника. Складывается искривленное представление об истории нашего города — так все было прекрасно, что лучшего желать не надо. Не всегда в самых славных делах бывают видны прочность или добродетель, но часто какойнибудь ничтожный поступок, слово или шутка лучше обнаруживают лицо времени.

Решение об индустриализации было принято на XIV съезде ВКП(б) в 1925 году. Мысль о реформе вызвана потребностями обороны и казны. В ходе реализации решения выявился непредусмотренный планом человеческий фактор. Выяснилось, что партия хочет больше, чем могут исполнители.

Проблемы 30-х годов не появились вдруг и ниоткуда. Они складывались из многих составляющих. Частично пе решли из 20-х годов, частично из бщегосударственной политики, частично создавались самим населением. Из 20-х годов пришла продовольственная проблема. В 1928 г. введена карточная система, создавшая для населения ограниченный доступ к продуктам питания. Современный рассудок подсказывает: а как же окрестные деревни? Неужели там нельзя было купить или обменять? Оказалось, нельзя. Запретов не было, но и продовольствия не было. Нечего было запрещать. Шла коллективизация.

Старики вспоминают, что, когда были молодыми или детьми, то жили в этих самых деревнях, где создавались коммуны (еще не колхозы), в которые под угрозой раскулачивания объединялись земля, скот, инвентарь. Распоряжаться плодами труда крестьяне уже не могли. Скот порезали, работать не стали, так как не было смысла, как не было смысла оставаться в деревне. Бросали дома и переселялись семьями на рудник. Это был пассивный протест. Бежали не от крестьянского труда, а от бардака и бессмыслицы!

На руднике их ждала другая беда. Не имея рабочей профессии, элементарно безграмотные, они были обречены нарушать безопасность труда и выводить из строя оборудование. А это уже 58-я статья — враг народа. Сорванные с другого склада понятий и нравов, они не находили сродной почвы. Судили их пачками. В феврале 1933 года сразу 10 человек. В приговоре было сказано: «За вывод станков и механизмов из строя в мастерской ш. №5/7 агентов классового врага…». Им было невыносимо трудно привыкать к суматошной барачной жизни. Многие спивались. Кому-то удавалось с помощью родни построить на окраине поселка хибару, вскопать огород, обзавестись живностью. Житьто как-то надо было. Новости из деревни передавали с ехидцей: «Наш-то Никишка-Бобыль был дурак-дураком, а теперь председатель колхоза», или: «Бабка Маланья ходила на собранью, руку поднимала, ни черта (там было другое слово) не понимала», или: «Один с сошкой семеро с ложкой» и т.д.

Трудно было без эмоций описывать упомянутые со бытия, но еще труднее было понять спокойный тон повествования прямых участников этих процессов. Со временем перегорели настолько, что сил на эмоции уже не осталось. Слишком крепкими оказались объятья индустриализации. Но это еще не худший вариант.

Куда бесчеловечнее судьба обошлась с «сиблоновцами» (Сибирский лагерь особого назначения). Они прибывали в наши края под конвоем, в эшелонах из Башкирии, Татарии, Чувашии, Московской области, Украины. Из сводок ОГПУ от 21 августа 1931 года: «На станции Анжерской размещено 2369 семей общей численностью 12631 человек». Всего по Анжеро-Судженской комендатуре числилось 9 поселков спецпереселенцев, которых по списку надекабрь 1932 года было 12490 человек. Куда исчезло больше сотни человек, нетрудно догадаться.

Относились к ним негативно «враги народа», раскулаченные эксплуататоры несчастной сельской бедноты. Лишь потом поняли, что эти "эксплуататоры" оказались самыми трудолюбивыми работниками. Но все это было потом. А тогда, в 1931-м, Анжеро-Судженск стал для них пограничной полосой между прошлым и будущим, в котором не было ни малейшей надежды на спасение.

Об этом вспоминала Васиха Хусаинова (Муртазина) в 1991 году: «Из Башкирии нас, спецпереселенцев, везли до станции Анжерской целый месяц в товарном вагоне. Сесть негде, нары двухэтажные, низкие, можно только лежать. Хлеб давали — хоть топором руби, на семью каравай меньше 1 кг, только раз в неделю. На станциях отпускали за водой. Вместо туалета — ведро без занавески. Высадили в поле там, где сейчас церковь стоит. До снега жили вшалаше. Вши настолько одолели, что кусали их зубами — руками не раздавить. К зиме вырыли траншею, сверху завалили прутьями и покрыли дерном. Поставили маленькую кирпичную печку. После такой зимовки из 12 семей, вывезенных из нашей деревни, 11 вымерли кто от голода, кто от болезней, а кто с ума сошел. Взрослых водили на работу, а мы, дети, оставались без присмотра, за колючую проволоку все равно не убежишь. У взрослых из зарплаты высчитывали 25%, а 15% наличными отдавали коменданту. В 1932 году перевели в общий барак, где позже построили швейфабрику „Искра“, на десятой колонии. В бараке кроватей и перегородок не было. Спали на полу, но и этому были рады. Дальше скитания по ба ракам, работа. Сняли с учета комендатуры в 1945 году».

Тогда и начали люди строить дома, небольшие, но свои, со стайкой, живностью и огородом. Не убили в них хозяйственную жилку. Позже многие из спецпереселенцев стали орденоносцами, почетными шахтерами, один Героем Соцтруда. Вырастили таких же трудолюбивых детей и внуков, до сих пор работающих на предприятиях и в учреждениях Анжеро-Судженска. Ни у кого из них не наблюдалось злобы против советской власти. Обида была, но не злоба. Возможно, потому, что власть прощает тех, кто умеет ее прощать, может, сработала вековая привычка к покорности, а может, потому, что судьба других раскулаченных была куда ужаснее (лагеря, расстрелы).

А если судить по факту, именно трудолюбие спасло их от неминуемой гибели, возродились из пепла, вышли из подземелья, построили дома, заняли достойное место в обществе.

Дух времени прослеживается не только в поступкахчеловека или группы людей, но и в предметах быта, которые их окружают. Насыщенность нынешних квартир электроникой нет нужды пе речислять. А какая «электроника» была тогда, в 30-е годы? Обратимся к документам, которые 80 лет «не видели свет» (по учетной карточке кемеровского госархива)."Постановление Анжеро-Судженского горсовета от 6 октября 1933 года. Ввести абонентскую плату:

1. За репродуктор (радио «тарелка») и телефонные трубки — 12 руб. в год.

2. За детекторный приемник — 3 руб.

3. За ламповый приемник: а) на переменном токе — 24 руб. в год б) на постоянном токе — 13 руб. в год.

Перечисление средств связи пробуждает наше воображение, но одновременно заводит в тупик: «Как же так? Я плачу по счетчику, почему еще должен платить за то, что имею?». В то время о счетчиках даже приблизительного понятия не имели, поэтому платили поштучно за каждую лампочку и розетку. Озадачивает плата за детекторный приемник, который состоит из антенны, индукционной катушки и наушника. За что платить? Вопрос без ответа.

Если с абонентской платойхудобедно можно разобраться, то с платой за электроэнергию дела обстояли сложнее. Гвоздем проблемы был электропатрон «жулик» (недвусмысленный намек на воровство). Его изобрели местные умельцы, просверлив в верхней части патрона два отверстиядля вилки. И лампочка горела, и радиоприемник работал, и платить за розетку не надо. Но это был вариант опасной, грозящей пожаром экономии. При появлении контролера наблюдалась активизация движения на улице. Штраф до 100 рублей — месячный заработок рабочего. Пока контролер заполнял бумаги в одном доме, о немуже знала вся улица по принципу сарафанного радио.

Сейчас можно с иронией относиться к уловкам того времени, но тогда было не смешно, если каждая копейка на счету. Но, похоже, не все считали копейки в семейном бюджете, иначе откуда появилось объявление в газете «Борьба за уголь» в июле 1934 года: «Спешно продаются пианино, зеркальный шифоньер, трюмо, венские стулья, мраморный умывальник, ул. Милицейская д. №…». Семья явно не бедствовала. Заметим, что выставленные на продажу предметы быта относились к категории первой необходимости, т.е. к обычным. Необычными они становились на фоне нужды барачного люда, что не соответствовало идеологии большевиков о равенстве. Значит, уже тогда начался процесс расхождения партийной пропаганды и жизни, а не во времена Брежнева, в чем нас убеждают современные политологи.

Рассуждения о соответствии идеологии и жизни соблазнительны, но в 30-е годы они мало кого волновали. На головы анжеросудженцев свалилась нежданная беда, которая не располагала к рассуждению, а скорее, к спасению жизней. Это был сыпной тиф.

В начальный период больной его не чувствует, а потом уже поздно. Физическая слабость и головокружение заканчивались падением человека где угодно. Специально обученные возчикисанитары собирали с улиц упавших людей. Живых в больницу, мертвых в морг. Тогда и появилось постановление Анжеро-Судженского горсовета от 15 февраля 1932 года «О борьбе с тифом»:

1. Санобработка всех бараков, общежитий, шахтовых моек и бань.

2. Органам милиции не производить прописку прибывших.

3. Заболевшие тифом подлежат госпитализации.

4. Виновные в нарушении постановления штрафуются до 100 руб. или принудительными работами до 1года.

Серьезная проблема — серьезное наказание. По-другому было нельзя. Но нет худа без добра. В 1932 году открылось медучилище, а в 1934-м введена в строй городская фильтростанция. До этого воду брали из скважины, колодцев, речек, речушек и ручейков. Тогда они еще не были загажены промотходами, но и вода не дезинфицировалась. Очевидно, такая вода и стала причиной эпидемии, которая переполошила население города настолько, что предписанную санобработку жилья известью и хлоркой делали еще долго после эпидемии. Испуг оказался сильнее логики. Но, к счастью, с тех пор в истории города подобная напастьне повторялась.

Я согласен, что экскурсия в прошлое Анжеро-Судженска не всегда приятное занятие. Но оглядываясь назад, лучше понимаешь, почему у наших бабушек и дедушек жизненный путь оказался таким коротким, что большая часть бед была рукотворной. Власть сумела внушить, что рабочие есть единственный полномочный класс, обладающий гражданскими и политическими правами, что через него власть и правит государством. На деле это был живой государственный инвентарь. Простой человек терялся в этом лабиринте нелегких испытаний, оставался наедине со своими проблемами, особенно в бытовой сфере.

Большевики признавали неурядицы временными явлениями, попутно обвиняя в них врагов народа и клятвенно заверяли на очередном съезде партии о счастливом будущем. Но будущее приходило и приходило, а люди как жили в бараках, так и продолжали жить. Им доступно объясняли, мол, сейчас другое время и другие проблемы, и все будет, но не все сразу. Вот наступит будущее…

Вы можете открыть галерею или оставить комментарий к этому материалуhttps://mediakuzbass.ru/news/culture/45600.html