Войти на сайтПоследние новости:
Кузбассовец загнал на хранение свой мотоцикл в подъезд жилого дома
В Мысках к 300-летию Кузбасса отремонтировали спортивно-оздоровительный комплекс
Мэр Белова заработал за год почти в девять раз меньше жены
Мэр Кемерова поздравил с 8 Марта коллектив больницы, где проходит лечение
В Кузбассе две женщины тайком вынесли из квартиры 83-летней пенсионерки холодильник
Я люблю перебирать книги, фотографии, письма, документы из семейного архива. И вот... передо мной полуистлевший от времени листок бумаги, скорее похожий на промокашку, с едва читаемым машинописным текстом: «Справка. Дана настоящая гражданке Березиной Александре Ивановне в том,что её сын, майор Березин Дмитрий Григорьевич, по сообщению командира военной части полевая почта 51461, погиб 6 апреля 1943 года».
Похоронка на дядю Митю, прочитав которую, потеряла сознание моя бабушка Александра Ивановна. Я хорошо помню советы соседей положить ей мокрое полотенце под грудь, ближе к сердцу, чтобы оно не зашлось. Это была первая весточка об утрате одного из семерых ушедших на фронт из семьи Ковалевых-Березиных (Березина — девичья фамилия матери). Только через 36 лет мы получили известие из главного управления кадров Министерства обороны СССР:
«Начальник политического отдела 250 отдельной стрелковой бригады майор Березин Дмитрий Григорьевич погиб 6 апреля 1943, захоронен в РП Усть-Ижоре Ленинградской области».
Как мы встретили войну
Но это было в 43-м, а в 41-м году наша семья переезжала на новую квартиру, которую выделили нам в бараке по ул. Совхозная, 48. А жили мы на базе Щегловского свиносовхоза по улице Сталина, где сейчас остановка КЭМЗ. Уже начали погрузку вещей на подводы, как кто-то закричал: «Скорее сюда, сейчас будет правительственное сообщение». Все собрались у репродуктора, молчали, слушали. Как только прозвучало слово «война», как-то сразу посуровели лица мужчин, кто-то из женщин заплакал, но на неё зашумели. Только мы, 10-летние пацаны, встретили это сооб-щение с восторгом. За это наше ликование мама упрекнула: «Глупышки мои, война — это горе». Она никогда с нами грубо не разговаривала. Буквально через пару дней мы с ней проводили на вокзал дядю Гошу, маминого брата. Я был горд, шагая с ним в колонне. Дмитрий Григорьевич (дядя Митя) уехал раньше. Его проводили в первых числах мая на сборы комсостава. В 29-м году он был участ-ником событий на КВЖД.
Все родственники договорились между собой: что бы ни случилось, искать друг друга через нас, то есть через мою маму. Первыми к нам переехали из Кузедеева бабушка с сыном дяди Мити, Виленом.
Оборонцы
Удивительно быстро росли и мужали дети войны. Матери на работе от гудка до гудка, а дом и забота о младших — на старших. Старший — это я, у меня четверо подопечных.
Особенно тяжело было зимой. И не только потому, что зимы были суровые, а и потому, что как-то сразу не стало продуктов, исчезли жиры, сахар. Мы с братом и сестрой ходили собирать несгоревший уголь, высыпанный вместе с золой в отвалы и на помойки. Иногда собирались ватагой для набега на склады Гортопа. Караулившая уголь женщина разрешала нам подбирать комочки за проволочным заграждением, чего не скажешь о её сменщике, который прогоняя нас, грозился подстрелить.
Весной в барак подселили беженцев-осадников из Ленинграда: худая до жути женщина и с ней трое (один свой, двое приемных) детей, похожих на маленьких старичков. Мы их вначале дразнили поберушниками-оборванцами (они ходили по дворам и просили милостыню). Но после маминой «проработки» переименовали в «оборонцев», а затем и подружились.
Тетя Катя, мама оборонцев, вечерами рассказывала соседкам об ужасах прошедшей осадной зимы. При нашем приближении она умолкала, а мама отсылала нас подальше: «Не для ваших ушей».
Премиальное блюдо
Летом детский сад, в котором работала мама, выезжал на оздоровительную площадку в деревню Глубокое. Мама попросила председателя совхоза Ермолая Ивановича Шульгина принять меня на посильную работу: два сезона я работал подпаском. Пастухом был Анатолий Комаров, старше меня по возрасту на полтора-два года. Весь день в поле. Вечером гоним овец по деревенской улице, а в некоторых дворах женский плач-вой. Значит, пришла похоронка. Женщины и ждали, и одновременно боялись встречи с почтальоном: не уга-даешь, что вручит — заветный треугольник или похоронку.
За работу правление колхоза премировало меня ягнёнком. Поселился он вместе с нами, быстро скакал по комнате и кроватям, сыпал горошинки и жевал всё подряд, включая и мои школьные тетрадки. Спал он тоже с нами в одной постели. Но однажды под Новый год Борька (так мы звали ягненка) исчез. Мама сказала, что его забрали в цирк, и теперь он будет выступать. В цирке (он был в районе Первого универсама) мы ягненка так и не увидели, а праздничная затируха на вкусном мясном бульоне скрасила наше разочарование после представления.
Военные игры
Вообще-то даже в это суровое, трудное время страна заботилась о подрастающем поколении. В школе на большой перемене в буфете получали по кусочку хлеба и стакану чая, подслащённого сахарином, особо нуждающимся детям выделяли обувь и что-то из одежды.
Запомнились культпоходы в кинотеатр. Так я впервые уви дел кинофильмы «Тринадцать», «Джульбарс», «Два бойца», «Они сражались за Родину», «Секретарь райкома», «Машенька» и другие.
Мы знали о подвигах Николая Гастелло, Зои Космодемьянской, Веры Волошиной, Александра Матросова, Саши Чекалина, панфиловцев. Нам рассказывали о героической обороне Одессы, Гангута, Севастополя и, конечно же, о разгроме немцев под Москвой. С 5 класса в школе вводились занятия по военной подготовке: ходили строем с деревянными ружьями, ползали по снегу (сосредотачивались для атаки), с криком «ура!» атаковали врага.
С началом войны изменились и детские игры. Отошли «казаки- разбойники», их сменила «войнушка» и «в Чапая». А после того как сгорел находившийся рядом 50-й барак, появилась новая игра — «в Сталинград». Из пластов, оставшихся на пепелище, строили ДОТы, блиндажи, крепости. Пласты, из которых были собраны бараки, — это, по-видимому, прообраз современных железобетонных плит. Только взамен металлической арматуры была деревянная дранка, заполненная песчано-цементной смесью и стянутая болтами. ДОТы и крепости разбивались обломками кирпича и комками штукатурки. В ДОТы по очереди садились «фрицы» или «наши». Игра была рискованная, но азартная. На «штурм» приходили ребята с соседних улиц.
С «нашими» вопросов не было, сложнее — с «фрицами» и уже совсем тяжело — с «полицаями». Никто не хотел добровольно идти в предатели-полицаи, настолько велико было презрение не только к людям, носившим это звание, а даже к самому званию. Приходилось прибегать к жребию.
Кормилец
Наша школа шефствовала над эвакогоспиталем №1239 (школа №4). Там, кстати, работала Зинаида Григорьевна, сестра моей мамы. Стирала бинты, белье, ухаживала за ле-жачими. Ей сейчас 93 года, но она отменно помнит это время. По случаю какого-то праздника весь наш класс с нашим классным руководителем Ксенией Исааковной давал концерт для раненых бойцов. Мы исполняли песни о Щорсе, трех танкистах, Каховке, Орленке, с Юркой Селицким (Синочка) спели песню о Чапаеве, но гвоздем программы была песня, исполняемая всем классом «Вставай, страна огромная». Надо было видеть, как её восприняли бойцы. В большой палате, заставленной койками, собрались все «ходячие», а кого-то привезли прямо на койках. Они оглушили нас аплодисментами, многие, особенно пожилые, целовали, одаривали гостинцами. Домой я пришёл с наволочкой, наполовину заполненной подарками: солдатские сухари, пара банок тушёнки, даже сушки были, ну и, конечно же, сахар — несколько головок настоящего сахара!
Мама называла меня кормильцем. В обязанности кормильца входило получение хлеба по карточкам. Отоваривались в двух магазинах: «Барабаш», он и ныне существует, и «Колокольчик», на месте ныне существующего «Губернского рынка». За хлебом собирались ватагой, охраняя друг друга от возможного нападения с целью захватить карточки.
Не раз и не два приходил домой почему-то с сырым хлебом и разбитым носом. Но карточки сохранил до их отмены.
Утрата
В этом же году, когда погиб дядя Митя, после тяжёлого ранения на побывку прибыл дядя Костя — Константин Григорьевич Березин, разведчик, диверсант, вся грудь в орденах и медалях. Лихой, отчаянный, красивый. Свой день рождения — 1 января, когда ему исполнилось 17 лет, он отмечал уже на фронте. Приехал он с другом — старшиной Павлом. У Павла погибли все родственники, он остался один. Бабушка предложила ему приехать к нам и быть ей сыном. «Добьём фрица, мать, приеду», — пообещал Павел. В начале марта 1945 года они с Костей прислали совместную фотокарточку, а за полтора месяца до Победы Павел погиб под Кенигсбергом.
Некому было направить похоронку, некому из родных было и оплакать его гибель. Но память о Павле и многих ему подобных жива и жить будет, пока живы мы и воспитанные на этих примерах дети.
Вот так небольшая бумажка большие воспоминания разбудила: «Никто не забыт. Ничто не забыто».
Молодые люди на фото курят и обнимаются? Мизулиной на вас нет.